французское имя стамбульской улицы
Oct. 19th, 2012 08:21 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
В одном из таинственных уголков туристического оазиса Султанахмета, там, где доживает одна из византийских цистерн, погребенная современной кафешкой и стоит постамент памятника Константину Великому с одной стороны, а с другой мирно дремлет в смертном сне ипподром, некогда блиставший, гремящий музыкой и криками:Ника! Ника!", есть маленькая улочка с таинственным именем. К нему давно привыкли, и, если вы скажете : Клод Фаррер- скорее всего в памяти местных жителей всплавет только то, что это- название улицы со множеством отелей. Мало кто видел небольшую памятную доску на ограде старой, закрытой уже мечети. Она рассказывает о неком французском писателе, поддержавшем когда-то в двадцатых годах прошлого века своим пером Мустафу Кемаля Ататюрка.
Настоящее имя писателя - Фредерик Шарль Баргон. В конце девятнадцатого века, а родился он в 1876 году, он выбрал для жизни профессию отца и стал морским офицером. Не по наслышке знал, что такое война. В начале двадцатого века его возмутило предательство младотурков, отказавшихся от религии предков, их власти, истории. Он вообще всегда был на стороне слабого. В романе "Цвет цивилизации", получившем Гонкуровскую премию, он буквально признавался в своей любви к этому городу:
"Сегодня утром я переплывал в каяке Босфор. После ночи, проведенной в моем гареме в Скутери, я возвращался к себе домой, в Стамбул, где я пишу эту книгу. Мои каякджи гребли бесшумно, их мускулы напрягались под белыми рукавами, и каяк скользил по воде, не оставляя на ней зыби.
Солнце было уже высоко. Но завеса облаков скрывала его, и свет утра был рассеянным и бледным. Стамбул, между палевым небом и серым морем, походил на города Севера.
Я видел гигантские очертания святой Софии и пестроту ее желтых и красных контрфорсов. Я видел каменную поэму византийских стен, которые люди увенчали зубцами сверху, а море снизу. Я видел бесконечное множество турецких домов, старые доски которых сделались фиолетовыми, как осенние листья. Я видел мечети, не имеющие себе равных, каждая из которых опустошила императорские сокровищницы: Махмэдие, которую Султан Завоеватель сделал могучей, Сулейманиэ, которую Султан Великолепный сделал пышной; Баязедиэ, любимую голубями Аллаха; Шахзадэ, искупающую грех Роксоланы, и множество других.
Серые купола вздымались, подобно дюнам пустыни, нагроможденным самумом, минареты уносились в небо, как стрелы, которые покорили Стамбул Пророку. Город заканчивался между черными кипарисами старого Сераля, облекающими меланхолическим саваном прекрасные в своем запустении киоски султанов.
Но солнца не было, и не было души у Стамбула. Бесцветный и хмурый, Стамбул походил на города Севера.
Внезапно солнце прорвало завесу облаков. Я ощутил его горячую ласку на моих плечах и затылке, и увидел, как море озарилось светом вокруг меня: сноп солнечных лучей упал на воду и побежал быстрей каяка к Стамбулу. Тень убегала перед ним, и солнце в один миг взяло город приступом. Дворцы, мечети, дома, каждый камень стен, каждый лист деревьев мгновенно ожили и затрепетали в золотом сияньи. В голубом небе на остроконечных верхушках минаретов бронзовые полумесяцы засверкали подобно звездам. И все виллы, белые, зеленые и фиолетовые, отразились в море, более синем чем небо, как в сапфировом зеркале. По ту сторону Золотого Рога, загроможденного барками, священные холмы Эйюба, которых нельзя было видеть за минуту перед тем, вычерчивали теперь на горизонте свой величественный и смелый профиль. Это было настоящее чудо воскресения. Воскресения такого мгновенного, что я был очарован. И для него достаточно было одного только солнечного луча
."
И он , конечно, встал на защиту и Стамбула, и новой Турции, когда на неё ополчилась Греция, Великобритания и почти вся Европа в лице Антанты. Он был чуть ли не единственным, кто рассказывал о грабежах, бесчинствах, убийствах и изнасилованиях, творимых представителями греческих войск. Об этом и сейчас не принято говорить, вспоминают только о жутком пожаре в Измире, унесшем жизни тысяч людей. Причина пожара до сих пор не ясна, если говорить правду. Целая эскадра кораблей Антанты, стоявших на рейде, и пальцем не шевельнула, чтобы хоть какой-то выход найти тогда. Почему? Были уверены, что пожар - дело греков?
Никто не узнает, во всем принято обвинять только турецкую сторону, это всех устраивает. Но ведь были и такие люди, как Клод Феррер, от начала и до конца стоявшие на стороне гонимой всеми молодой Турецкой республики. Тогдашние международные соглашения оставляли за ней небольшой участок земли в центральной Анадолии. Конечно, это возмутило турецких патриотов, возможно, националистов, но в хорошем смысле этого слова, и их главу Мустафу Кемаля Ататюрка. К слову, Россия тогда была самой первой страной, которая признала новое государство ещё в 1921 году, за два года до официального её становления. В Турцию из Москвы, отправляли золото, оружие, военных специалистов.
И Турция благодарна за помощь.
Весь мир помнит Клода Феррера лишь потому, что один из знаменитых французских парфюмеров назвал знаменитые духи в честь одной из героинь его романа "Битва"- Mitsouko , что в переводе с японского означает тайна. Все , как заговоренные, повторяют нехитрый сюжет несчастливой любви юной жены японского генерала и английского офицера, погибших на полях сражений. А в Турции помнят, что автор многих статей и книг в защиту их страны был все же очень разочарован, когда республика выслала из страны членов османской династии и отказалась от халифата. Впрочем, говорят под конец жизни автор авантюрных и романтичных любовных романов стал законченным реакционером. Он прожил довольно долго, 81 год. Клод Фаррер- Фредерик Шарль Баргон- большая, яркая, противоречивая личность за одной маленькой табличкой на тихой улочке в Стамбуле.

Настоящее имя писателя - Фредерик Шарль Баргон. В конце девятнадцатого века, а родился он в 1876 году, он выбрал для жизни профессию отца и стал морским офицером. Не по наслышке знал, что такое война. В начале двадцатого века его возмутило предательство младотурков, отказавшихся от религии предков, их власти, истории. Он вообще всегда был на стороне слабого. В романе "Цвет цивилизации", получившем Гонкуровскую премию, он буквально признавался в своей любви к этому городу:
"Сегодня утром я переплывал в каяке Босфор. После ночи, проведенной в моем гареме в Скутери, я возвращался к себе домой, в Стамбул, где я пишу эту книгу. Мои каякджи гребли бесшумно, их мускулы напрягались под белыми рукавами, и каяк скользил по воде, не оставляя на ней зыби.
Солнце было уже высоко. Но завеса облаков скрывала его, и свет утра был рассеянным и бледным. Стамбул, между палевым небом и серым морем, походил на города Севера.
Я видел гигантские очертания святой Софии и пестроту ее желтых и красных контрфорсов. Я видел каменную поэму византийских стен, которые люди увенчали зубцами сверху, а море снизу. Я видел бесконечное множество турецких домов, старые доски которых сделались фиолетовыми, как осенние листья. Я видел мечети, не имеющие себе равных, каждая из которых опустошила императорские сокровищницы: Махмэдие, которую Султан Завоеватель сделал могучей, Сулейманиэ, которую Султан Великолепный сделал пышной; Баязедиэ, любимую голубями Аллаха; Шахзадэ, искупающую грех Роксоланы, и множество других.
Серые купола вздымались, подобно дюнам пустыни, нагроможденным самумом, минареты уносились в небо, как стрелы, которые покорили Стамбул Пророку. Город заканчивался между черными кипарисами старого Сераля, облекающими меланхолическим саваном прекрасные в своем запустении киоски султанов.
Но солнца не было, и не было души у Стамбула. Бесцветный и хмурый, Стамбул походил на города Севера.
Внезапно солнце прорвало завесу облаков. Я ощутил его горячую ласку на моих плечах и затылке, и увидел, как море озарилось светом вокруг меня: сноп солнечных лучей упал на воду и побежал быстрей каяка к Стамбулу. Тень убегала перед ним, и солнце в один миг взяло город приступом. Дворцы, мечети, дома, каждый камень стен, каждый лист деревьев мгновенно ожили и затрепетали в золотом сияньи. В голубом небе на остроконечных верхушках минаретов бронзовые полумесяцы засверкали подобно звездам. И все виллы, белые, зеленые и фиолетовые, отразились в море, более синем чем небо, как в сапфировом зеркале. По ту сторону Золотого Рога, загроможденного барками, священные холмы Эйюба, которых нельзя было видеть за минуту перед тем, вычерчивали теперь на горизонте свой величественный и смелый профиль. Это было настоящее чудо воскресения. Воскресения такого мгновенного, что я был очарован. И для него достаточно было одного только солнечного луча
."
И он , конечно, встал на защиту и Стамбула, и новой Турции, когда на неё ополчилась Греция, Великобритания и почти вся Европа в лице Антанты. Он был чуть ли не единственным, кто рассказывал о грабежах, бесчинствах, убийствах и изнасилованиях, творимых представителями греческих войск. Об этом и сейчас не принято говорить, вспоминают только о жутком пожаре в Измире, унесшем жизни тысяч людей. Причина пожара до сих пор не ясна, если говорить правду. Целая эскадра кораблей Антанты, стоявших на рейде, и пальцем не шевельнула, чтобы хоть какой-то выход найти тогда. Почему? Были уверены, что пожар - дело греков?
Никто не узнает, во всем принято обвинять только турецкую сторону, это всех устраивает. Но ведь были и такие люди, как Клод Феррер, от начала и до конца стоявшие на стороне гонимой всеми молодой Турецкой республики. Тогдашние международные соглашения оставляли за ней небольшой участок земли в центральной Анадолии. Конечно, это возмутило турецких патриотов, возможно, националистов, но в хорошем смысле этого слова, и их главу Мустафу Кемаля Ататюрка. К слову, Россия тогда была самой первой страной, которая признала новое государство ещё в 1921 году, за два года до официального её становления. В Турцию из Москвы, отправляли золото, оружие, военных специалистов.
И Турция благодарна за помощь.
Весь мир помнит Клода Феррера лишь потому, что один из знаменитых французских парфюмеров назвал знаменитые духи в честь одной из героинь его романа "Битва"- Mitsouko , что в переводе с японского означает тайна. Все , как заговоренные, повторяют нехитрый сюжет несчастливой любви юной жены японского генерала и английского офицера, погибших на полях сражений. А в Турции помнят, что автор многих статей и книг в защиту их страны был все же очень разочарован, когда республика выслала из страны членов османской династии и отказалась от халифата. Впрочем, говорят под конец жизни автор авантюрных и романтичных любовных романов стал законченным реакционером. Он прожил довольно долго, 81 год. Клод Фаррер- Фредерик Шарль Баргон- большая, яркая, противоречивая личность за одной маленькой табличкой на тихой улочке в Стамбуле.